«Архитектор Левинсон»

17.03.2010, 13:30 Культурный слой

ВКонтакте Telegram Одноклассники Twitter

Он был автором здания ДК Ленсовета, Дома Советских торговых служащих на Каменноостровском, 55, метро «Автово» и еще десятков знаменитых проектов. Театральный художник в революционной Одессе, профессиональный футболист, аполитичный эстет, знаток живописи, модник и франт, Евгений Левинсон не был гением своего дела.

Лев Лурье: Город – это театр. Дома – декорации, а люди – актеры. На этой сцене долго играл человек, которого все узнавали, но не все знали, кто это такой. Человек, будто перенесенный в социалистический Ленинград из Парижа или из Вены, загорелый, прекрасно одетый. Он был актером этого города, и он же строил декорации. Речь идет о замечательном архитекторе Евгении Адольфовиче Левинсоне. Сегодня мы рассказываем о нем.

В начале двадцатого века архитектура – это специальность, которая кормит. В Институт Гражданских Инженеров и на архитектурное отделение Академии художеств – огромный конкурс. Молодой человек из Одессы Евгений Левинсон сумел стать студентом в Петербурге и получить архитектурное образование.

Мария Макогонова, искусствовед, историк архитектуры: Он учился в Институте Гражданских инженеров, но закончил Академию Художеств. Его учителем был Иван Фомин – один из лидеров петербургского неоклассицизма.

Евгений Раппопорт, архитектор: Он дал новое дыхание классической архитектуре. В этом его традиционность, в то же время он и самостоятелен, и монументален. И точен в деталях. Его архитектура - рисованная. Сам Левинсон говорил, что на него наибольшее влияние оказал именно Иван Фомин.

Случилось, однако, так, что когда Левинсон получил диплом архитектора, строить было нечего. Двадцатые годы для большинства зодчих – время нереализованных проектов. Нескованные практическими задачами, архитекторы много занимаются самообразованием, в частности, для Евгения Левинсона чрезвычайно важно изучение сценографии. Он однокурсник Сергея Эйзенштейна, близкий приятель Николая Акимова.

Лев Лурье: К 1917 году Каменноостровский проспект, по существу один из самых нарядных в Петербурге, был построен только до Карповки. Здесь, на Аптекарском острове, только поля капусты и деревянные домишки. Застраивать эту часть города начали только в конце двадцатых, в ходе первой пятилетки. В 1929 году объявили конкурс на застройку участка на углу Песочной улицы и Каменноосторвского проспекта. Конкурс этот выиграл никому тогда неизвестный зодчий Евгений Адольфович Левинсон. Когда дом построили, не было ощущения, что это чужак. Казалось, что он всегда стоял здесь, на этом углу. С ним перекликаются и башня архитектора Гингера, и рядом стоящий дом архитектора Крыжановского. Это единый ансамбль маленькой площади.

Это здание сугубо функционально. Заказчик – наркомат торговли – им доволен, Левинсон даже получает в этом ведомственном доме квартиру, в которой он проживет до конца шестидесятых. Двухкомнатные квартиры, здесь же детсад, общежитие и домашний театр, - в самом начале тридцатых Левинсон проектирует или строит сразу несколько «жилкомбинатов» такого типа, - и все в разных районах города. Тогда же возникает и творческий тандем – Левинсон находит соавтора, Игоря Фомина. Сын профессора из Академии, аккуратнейший инженер, младший Фомин стал точным менеджером-технарем рядом с рисовальщиком Левинсоном.

Владимир Попов, архитектор: Они были друзьями, несмотря на разницу в возрасте. Левинсон был на десять лет старше Фомина. Это были очень разные люди: разные таланты, образ мыслей.

Юрий Курбатов, архитектор: Фомин имел неполное высшее образование, он был логик, знал, как правильно все расчитать. Левинсон интуитивно понимал, как внести в эту правильность художественную неточность и эмоциональность.

Мария Макогонова, искусствовед, историк архитектуры: В творческом тандеме «Левинсон–Фомин» политиком был последний. Он умел договариваться, умел разговаривать с заказчиками, что было очень важно. Левинсон творил.

Это первый жилой дом Ленсовета, его архитекторы Евгений Левинсон и Игорь Фомин. Дом, который вошел во все энциклопедии. Дом, по поводу которого знаменитый американский архитектор Райт сказал, что Левинсон – единственный из советских архитекторов, который и в Америке стал бы миллионером. Это дом, построенный для нового Советского Союза. Это для лучших людей страны советов, для ответственных работников. Здесь четырехкомнатные квартиры с комнатами для прислуги. Имеется галерея вдоль второго этажа, где гуляют дети ответственных работников и специальный детский сад. Столовая и ресторан. Теннисный корт. Богатое убранство. Дом, который знаменует отход от аскетического конструктивизма к советскому ар деко.

Юрий Земцов, архитектор: Разбирая бумаги Левинсона, я нашел четыре варианта проекта этого дома. Сначала это был чисто конструктивистский дом, потом стиль менялся.

Александр Жук, архитектор: Очень удачная композиция, хорошо выдержаны пропорции внутри этого дома.

Алексей Лепорк, искусствовед, историк архитектуры: Обаяние заключается в этом изогнутом фасаде. В конце концов, ар деко – это флакон для духов, а флаконы для духов бывают разные.

Московская архитектура двадцатых годов – выдающийся памятник мировой культуры. Абсолютно новые формы, полный отказ от украшательства, торжество чистой стереометрии. Дом – машина для жилья. Ленинградские же архитекторы того времени не спешат полностью отвергнуть классическое наследие. Они также, как и многие их современники в Европе, работают в уютном, буржуазном, нарядном стиле, получившем название «декоративное искусство» - ар деко.

Юрий Курбатов, архитектор: Петербургский авангард отличался от московского. В Москве авангард революционный, он демонстрировал полную новизну, отказ от наследия. У нас, напротив, была очень сильна линия неотрадиции. Поэтому эпоха бумажной архитектуры повлияла и на авангард, который в Петербурге был мягче.

Лев Лурье: Этот дом роскошен. Здесь даже хотел поселиться Киров. Он жил на Каменноостровском, 26-28, но был поклонником прекрасных дам и хотел иметь тут гарсоньерку – такое место, где он мог бы встречаться с любимыми женщинами. Страшно скандалил перед вселением с Левинсоном, потому что хотел, чтобы у него в квартиру были вделаны огромные стеклянные аквариумы. Киров не успел сюда вселиться, он был убит в 1934 году. Впоследствии, когда ремонтировали его квартиру, обнаружили, что она была уже оборудована на прослушку. Сам Левинсон тоже хотел получить тут квартиру, а потом радовался, что не стал его жильцом. К 1938 году здесь были арестованы все, кроме дворника.

Из всех искусств архитектура больше всего зависит от вкусов и предпочтений заказчика. В СССР единственным заказчиком было государство. Дом на Карповке - единственное из сооружений Левинсона, которое он сумел воплотить таким, каким задумал. ДК Промкооперации, позже переименованный в ДК Ленсовета, было уже невозможно построить по первоначальному проекту. Левинсон хотел воздвигнуть многофункциональный культурный комплекс с клубом, театром, обсерваторией, кинозалом, местами для спортивных секций и пятидесятиметровой башней с астрономической лабораторией в ней. Но за время строительства вкусы заказчика поменялись.

Алексей Лепорк, искусствовед, историк архитектуры: ДК Ленсовета – это плохая архитектура, если положить руку на сердце. Это глубоко банальная, декоративная архитектура, ар деко в колхозном варианте.

Как правило, мы судим о здании по фасаду. Но шедевр Левинсона скрыт внутри ДК Ленсовета. Это не имеющий аналогов в Петербурге театральный зал. Архитектора консультировали лучшие режиссеры эпохи – Сергей Радлов и Всеволод Мейерхольд. Не все удалось осуществить. Например, так и не купили в Англии специальный аппарат, способный воспроизводить запахи костра, моря и леса. Не сохранилось и многое из того, что уже сделали.

Тем временем эпоха меняется, на дворе 1937 год. От архитектурных вольностей середины двадцатых не осталось и следа. В середине тридцатых Сталин фактически запрещает прежние архитектурные объединения, согнав зодчих под крышу единого государственного проектного института. Вместо вольных художнических ассоциаций возникает единый союз архитекторов, создана также советская академия архитектуры. Сталин считает, что архитектурный идеал в имперском прошлом России. Для ленинградских архитекторов, выросших на классике, новый заказ власти как нельзя кстати. Классику они знают превосходно.

Владимир Попов, архитектор: Московская школа – это школа эллинов, а ленинградская школа – этрусская. Это Рим.

Мария Макогонова, архитектор, историк архитектуры: Именно ленинградцы становятся самыми востребованными мастерами. Многие начинают работать в Москве и в других городах, это неслучайно . Ленинградская архитектурная школа рождала не новаторов, а неоклассицистов и традиционалистов.

Впрочем, Левинсон выглядит белой вороной и на фоне товарищей по Академии Художеств. Он слишком тонок, слишком любит стиль и пропорцию. Несмотря на многочисленные предложения о переезде в Москву, «бюро Левинсон и Фомин» продолжает работать в Ленинграде. Здесь незадолго до начала войны они строят жилой дом на Петровской набережной. Здание в типично сталинском стиле, получившее в народе название Дома адмиралов, строится на основе прежней гостиницы Интурист. К ее аскетичному конструктивистскому корпусу спешно приделываются детали имперского убранства – барельефы, колонны и фигуры советских войнов на крыше. Левинсон шутит: «За несколько лет я придумал машину времени, но не сумел из плохой архитектуры сделать архитектуру хорошую».

Лев Лурье: С середины тридцатых и вплоть до конца шестидесятых Евгений Левинсон – известнейшая в городе и в архитектурных кругах персона. Он руководитель мастерской Ленпроекта, у него около ста человек подчиненных. Он автор огромного количества престижнейших проектов – павильона СССР на выставке в Париже, павильона Ленинграда на ВДНХ, Дворца Съездов в Москве – человек, обласканный заказами. Лауреат сталинской премии, профессор академии художеств. Человек, который выделялся своим европейским видом. Он всегда одет был одет во что-то необычное. У него был замечательный профессиональный инструментарием. Ему даже карандаши привозил из Франции Акимов. Это был человек, достигший признания в полном смысле слова. Но это был человек, который жил в клетке.

Евгений Раппопорт, архитектор: Он был и футболистом, и болельщиком, играл еще до революции. Потом был капитаном команды института Гражданских Инженеров.

Марк Рейнберг, архитектор: Он не был коммунистом, а был профессионалом. Левинсон любил архитектуру и отдал ей всю жизнь. Он делал то, что ему хотелось делать.

В конце тридцатых годов Левинсон строит целые ансамбли в Московском и Невском районах. Туда, подальше от финской границы, накануне войны планируется перенести центр города. Он участвует в программе установки ряда памятников в союзных республиках и в Киеве знакомится с главой украинской парторганизации Никитой Хрущевым. В войну много и успешно строит в Магнитогорске – возводит проектные бюро, гостиницы для инженеров, рабочие поселки в стилистике немецкой школы Баухаус. Получает медали, ордена, премии. Но на душе у него едва ли спокойно. Левинсон знает, что в условиях сталинского государства успех и награды – самая короткая дорога к аресту. Даже среди близких друзей Левинсона мало кто знает, что у архитектора есть родной брат, живущий в Нью-Йорке.

Владимир Попов, архитектор: Он всегда был послушным человеком и никогда не бунтовал. Если выходило постановление, он старался ему следовать, как умел.

Лев Лурье: Самые большие неприятности в жизни архитектора Левинсона связаны с этим зданием на углу Пантелеймоновской и Фонтанки. Оно не очень выделяется на фоне сталинской архитектуры, разве только сделано изящно, как и все, что делал Левинсон. Придрались неожиданно к сандрикам над окнами двух последних этажей. На медальонах изображены в частности символы победы – Нарвские триумфальные ворота, через которые возвращались в Ленинград войска, оборонявшие его. Но контекст был очень опасный. Дело в том, что этот дом находится напротив Музея обороны Ленинграда.

В 1949 году все ленинградское руководство было репрессировано, Музей обороны Ленинграда закрыт. Этот дом воспринимался напоминание о ленинградском патриотизме, о ленинградской славе. Казалось, еще немного, и Левинсона ждет арест. Но в 1951 году его награждают Сталинской премией за замечательный комплекс привокзальной площади в Царском селе.

Михаил Мамошин, архитектор: Его построение было настолько цельно и убедительно, что это покорило всех. Это театр, игровая архитектура. В то время другие слепо копировали, строили по шаблонам, а он оставался артистом.

Лев Лурье: Сталинская архитектура необычайно сложна для проектировщика. Здесь требуется работа с разным материалом, отличное знание традиции. Но уходят старые мастера, исчезают опытные подрядчики и рабочие. Постепенно роскошные дома, растущие как грибы, становятся не имперской архитектурой, а пародией на нее. Между тем Евгений Левинсон может работать в любом стиле, особенно в таком театральном, как сталинский ампир.

Алексей Лепорк, искусствовед, историк архитектуры: Кто-то из актеров второго МХАТа сказал, что большой актер – это сто штампов, а маленький – один, два или три. У Левинсона штампов было очень много.

Рубежом для ленинградской архитектуры становится постановление 1954 года о борьбе с архитектурными излишествами. Если дома строятся на железобетонных комбинатах, то мастер-рисовальщик едва ли нужен. Но именно в 1955 году Евгений Левинсон проектирует этот последний шедевр – станцию метро Автово. Именно Автово становится последним шедевром Евгения Левинсона. Он прожил еще больше десяти лет, и его здания шестидесятых не слишком удачны – исключение составляет разве что архитектурное решение мемориала Пискаревского кладбища. Но именно Левинсон, ставший учителем большинства ведущих петербургских архитекторов, оставил им некий косвенный завет – строить изящно. Строить в контексте великой архитектуры предшественников.

Лев Лурье: Бывают архитекторы, для которых их сооружения - самостоятельные высказывания, независимые от контекста. Так Эйфель построил свою башню в Париже – ему было абсолютно все равно, что вокруг, он придумал свой Париж. Левинсон вырос в классицистической Одессе и строил в Петербурге, задуманном Росси. Он строил, как актер играет – на партнера. Ему чрезвычайно важно было, как вошло здание в контекст, оно должно было петь в общем хоре. Сегодня, когда город перестраивается, каждый архитектор высказывается на фоне. Это принцип работы в архитектуре, который придумал Левинсон.