«Война в цвете»

12.05.2009, 17:00 Открытая студия

ВКонтакте Telegram Одноклассники Twitter

Зачем «перекрасили» фильмы о войне? Неужели интерес к этим картинам угасает? Кому сегодня нужны такие фильмы - государству для пропаганды или зрителю для истории? Как изменилось отношение режиссёров к событиям полувековой давности? Что происходит с нашей памятью, и способно ли современное военное кино оживить её?

Ника: Добрый день. Как всегда по будням в это время в эфире программа «Открытая студия». Как всегда мы приветствуем вас в прямом эфире в нашей знаменитой Открытой студии в центре Петербурга.

Гости в Петербурге:
- кинокритик, режиссер Мария Соловцова;
- кинорежиссер Михаил Калатозишвили.

Гость в Третьей студии: руководитель Федерации социалистической молодежи Кирилл Васильев.

Гость в Москве: писатель, киновед, кинокритик Юрий Александрович Богомолов.

Михаил Калатозишвили: Катастрофа. Это то же самое, что перекрасить картину какого-то известного художника, с точки зрения сегодняшнего дня. Эти фильмы снимались тогда, когда цветное кино уже было. Если бы хотели, авторы сделали бы цветной фильм. Они его делали черно-белым.

Ника: А вам удалось посмотреть хоть кусочек?

Михаил Калатозишвили: Я посмотрел часть достаточно большую «В бой идут одни старики», а что касается «Семнадцать мгновений весны», там полезла вся лажа, которая, может быть, была скрыта от зрителя в черно-белом варианте. Сейчас она вылезла наружу. Я предрекаю простую вещь, такой замечательный продукт, который смотрела вся страна с интересом, как телевизионные фильмы, качество его упадет в ближайшее время очень ощутимо, потому что телевидение платит за это очень маленькие деньги. Это всегда было чистым бизнесом для производителей, они в это вкладывались для того, чтобы заработать деньги. И телевидение платило нормальные деньги. Сейчас телевидение говорит, что мы будем платить сто тысяч за серию. Сейчас они говорят, что у них нет денег, поэтому они будут платить за каждую серию минимальные деньги, я вам гарантирую, что в ближайшее время качество этих сделанных фильмов будет ужасным. При этом мы имеем некий замечательный проект по перекрашиванию фильмов. Но оставим это все в покое, есть некое авторское право.

Ника: Но Татьяна Лиознова согласилась, насколько я понимаю.

Михаил Калатозишвили: Ну, это её фильм, ей решать.

Мария Соловцова: По Быкову есть такая легенда, что он хотел цветной, но у него не получилось.

Ника: Меня умилили некоторые корреспонденты, которые говорили, готовя сюжеты о том, как здорово, что мы увидим этот фильм, говорили: «Когда Быков снимал, он так работал с цветом, видно было, что его душа тосковала по цвету». Можно подумать, что когда снимаешь черно-белое кино, не надо работать с цветом. Довольно странная вещь.

Михаил Калатозишвили: Надо работать с цветом, потому что на черно-белом изображении все имеет свои оттенки. Нет простого черного, нет простого белого. Черные - от красного до темно-синего - все черные.

Ника: Маша, смотрели ли вы? Ваши впечатления?

Мария Соловцова: Да, я смотрела внимательно. Я «Семнадцать мгновений» посмотрела 4 серии и целиком посмотрела «В бой идут одни старики». С профессиональной точки зрения, «В бой идут одни старики» сделали с большим респектом к 73 году, в котором был выпущен этот фильм, а «Семнадцать мгновений весны» сделан в стиле современного колорирования, телевизионного цветного изображения. И, честно говоря, у меня в какой-то момент очень неприятное было ощущение, когда с экрана исчезали звезды, и когда появлялись артисты массовых сцен, у меня холодок такой появлялся, как будто я смотрю современный сериал, что не идет в плюс фильму, который уже стал легендой.

Михаил Калатозишвили: Раньше снималось все для телевидения на пленку и это другое изображение. Современный сериал очень редко снимается на пленку, в основном снимается на цифру.

Мария Соловцова: У меня возникло ощущение, что с покраской они позволили себе неким образом переставить свет. Большие перелепы за спиной, что не позволил бы себе оператор-постановщик сделать, ребята позволили себе, когда это делали.

Юрий Александрович Богомолов: Естественно, я смотрел и должен сказать, что это такое лакокрасочное покрытие. «Семнадцать мгновений весны», эта ситуация была скандализована, потому что это, так называемый, культовый фильм, хотя я, честно говоря, не понимаю, почему он культовый. С точки зрения кино - это очень среднее кино, с точки зрения успеха этого кино - оно достаточно сомнительно, потому что фильм смотрелся в те годы, когда был «железный занавес».

Ника: Но мы с этим фильмом прожили 36 лет, поэтому мы можем быть консервативны.

Юрий Александрович Богомолов: Должен сказать, что самым острым и нелицеприятным критиком этого кинематографа стал народ, который тут же стал растаскивать все коллизии этого фильма на анекдоты. Уже стали сочиняться анекдоты о цветном Штирлице. Смешно воспринимаются сцены в этом фильме, когда Штирлиц смотрит на Мюллера и говорит: «Чем вы красите волосы?» - хной, говорит.

Ника: Был скандал, что коммунисты Ленинграда собираются подать в суд по поводу того, что испортили шедевр. Я столкнулась с тем, что многие люди старшего поколения, которые не понимают тонкости «копия - не копия», у них сложилось мнение, что раскрасили навсегда. Надо успокоить, что «мастер» остался «мастером» и желающий посмотреть черно-белое кино всегда будет иметь возможность это сделать. Кирилл, расскажите, из-за чего сыр-бор?

Кирилл Васильев: Вообще, я не имею никакого отношения к организации, которую возглавляет Сергей Маленкович, так называемые, коммунисты Ленинградской области и Санкт-Петербурга, но своя позиция у меня на сей счет есть. Мне кажется, что и заказ на колоризацию «Семнадцать мгновений весны» и этот скандальный иск коммунистов Санкт-Петербурга и Ленинградской области по поводу данного кинофильма, они лежат в одной плоскости, название которой «пиар». И говорить о великой войне, великой победе, великой трагедии, которую пережила наша страна, наш народ, переводить это в плоскость пиара недопустимо. Какими киношедеврами последние 20 лет кормили российского телезрителя в вопросах, которые касаются великой войны? Помним эти «киношедевры».

Мария Соловцова: Ну, «Ликвидация» имела все-таки отношение к послевоенным событиям. Это просто шедевр.

Ника: Это пиар? Мы сейчас раскрасим, чтобы молодому поколению было понятнее, потому что молодое поколение не будет смотреть черно-белое кино. Ну, может, отчасти и так.

Михаил Калатозишвили:Я не знаю, что пиар, что не пиар. Коммунистам совсем делать нечего, раз они в суд подают по такому поводу. В «Броненосец Потемкин» взял автор и раскрасил то, что ему надо было покрасить. Возьмите его сейчас и покрасьте до конца, и весь труд покадровой раскраски этого флага, он пропадет. На самом деле, во всем этом есть какая-то дурь.

Мария Соловцова: У меня такое ощущение, что сейчас, как пошутили наши продюсеры, мы скоро воспитаем поколение зрителей рейтингов-повторов. Так как у нас из-за кризиса не будет ярких премьер, то у нас рейтинги будут определять бесконечные повторы того, что мы до этого производили. Тут уже и на уши встанешь, покрасишься.

Ника: Можно взять американский пример, американцы очень радовались, когда покрасили «Унесенные ветром». Сейчас на Ленфильме начинают красить «Золушку». Мне это кажется симпатичным.

Мария Соловцова: Мне тоже, я даже буду в этом участвовать.

Ника: А почему «Золушку» покрасить можно, а Штирлица нельзя?

Михаил Калатозишвили: Я считаю, что «Золушку» тоже нельзя красить. Поймите, это другое кино.

Ника: Но «Золушка» может выиграть, она же праздничная!

Михаил Калатозишвили: Не знаю, может выиграть, а может и проиграть. Если ее покрасят так же как эти фильмы, то никакой победы там не будет. Это будет еще одно погубленное кино. Мне Штирлица защищать нечего, хотят красить - пусть красят. Я не думаю, что это будет большая потеря для мирового кинематографа, но я считаю, что принцип этот неправильный.

Мария Соловцова: Я не могу сказать, что я против того, чтобы ее раскрасили. Это действительно будет совершенно другой фильм и, более того, я не думаю, что я открою страшный секрет, что сейчас искали эскизы, костюмы, так Акимов костюмы рисовал фактически монохромными, так что даже оттолкнуться в покраске этого фильма не от чего. Я согласна, это где-то похоже на попытку взять антикварный буфет и взять его покрасить ярко-зеленой краской. Это будет красиво, в этом будет определенный стиль, но одно дело - буфет, а другое дело все-таки кино.

Ника: Но проще же молодое поколение привлечь, раскрасив. Но я не знаю, что бы случилось с господином Германом, если бы покрасили «Проверку на дорогах». Как учить людей смотреть черно-белое кино? Как понимать, что это стиль, в этом есть строгость?

Юрий Александрович Богомолов: Я согласен с Михаилом, что Штирлица не жалко. Я не мог без смеха смотреть на Штирлица в черно-белом формате. Так же не могу без смеха смотреть и в цветном. Другое дело, что действительно, цвет обнажил весь архаизм, всю допотопность языка того кинематографа. Когда он был черно-белым, была иллюзия некой стильности, это как бы другая жизнь, какая-то инопланетная. Поэтому вся условность тех коллизий, которые там есть, они воспринимались как действительно что-то такое потустороннее, а сейчас оно наше родное, но жутко допотопное. Какая-то алюминиевая кастрюля. Но тут надо делить все-таки прошлое кино на фильмы, где изобразительная сторона имеет все-таки второстепенное значение и фильмы, где изображение - это едва ли не самое главное, например, фильмы Германа, или «Летят журавли».

Ника: Страшно представлять, чтобы «Летят журавли» раскрасили.

Юрий Александрович Богомолов: Ведь черно-белое там действительно не черно-белое. Там такое количество оттенков, можно восхищаться цветовыми элементами этой картины. Недавно я смотрел по каналу «Культура» фильм «Крылья» Ларисы Шепитько, я посмотрел, какая замечательная картина. Она черно-белая, она плохо сохранилась. Если бы наше телевидение потратилось на оцифровку этой картины, она бы произвела фантастическое впечатление, а так мы смотрим какую-то серую картинку, а там великая работа оператора. «Касабланку» в Америке покрасили, но «Касабланка» интересна своей интригой, тут можно без особых потерь смотреть это кино. Но те картины, о которых вы говорили, они не поддаются колоризации.

Звонок телезрителя: Меня зовут Ольга, я из Всеволожского района Ленобласти. Вы сказали, что колоризация была сделана для народа. У народа спросили, нужно ли им это? У меня двое детей, сыну 12 лет, дочери 14. В прошлом году мы смотрели черно-белый фильм «В бой идут одни старики», и если у ребенка было желание посмотреть этот фильм, то он его смотрел даже в том случае, если фильм был не раскрашен. Я не вижу смысла, чтобы тратили деньги.

Интернет-вопрос: Зачем перекрасили фильмы о войне? Неужели интерес к этим картинам угасает?

Ника: Я понимаю, что, может быть, мы все старые для такого разговора. Может быть, если бы мы выросли на Бэтмене, мы бы иначе говорили.

Интернет-мнение из Волгограда: Мне не нравится эта идея. Чувствую, нараскрашивают очень много картин.

Интернет-мнение Сергея: У нас только и умеют, что приукрасить и замазать. Лучше бы профинансировали новый хороший фильм.

Интернет-мнение Елены: А что здесь плохого? Мне нравится. Мы с удовольствием смотрим всей семьей. Дочери Семнадцать лет, она тоже с удовольствием смотрит новый вариант фильма.

Ника: Надо сделать интернет-игру «Раскрась сам».

Мария Соловцова: Весь наш разговор немножко напоминает историю, когда мы, самая читающая нация в мире, испугалась, когда вдруг начали выходить комиксы и сокращенные варианты книг. Комиксы «Преступление и наказание», «Анна Каренина», «Война и мир». Я понимаю, что взять книгу и прочитать - это большой труд. Хотя напрасно мы думаем, что у нас молодежь совсем тупая, и она читать не может. Но кино-то какой труд посмотреть? Лег на диван и посмотрел. Тогда надо было красить в другие цвета, включить МузТВ и в эти кислотные цвета покрасить.

Ника: Я сейчас себя ловлю на мысли, что у нас много очень хороших фильмов черно-белых, потом мы воспитаны на хронике черно-белой. И когда показывают кадры, например, парижской хроники и они цветные - полное ощущение, что это что-то не настоящее. Оно теряет какую-то строгость и страшность.

Михаил Калатозишвили: Оно и не настоящее. Как только вы начинаете манипулировать изображением, понимаете, кино такая вещь, это сегодня начали кино делать разговорным жанром, а в кино изображение первично. Если у вас нет изображения, нет некой концепции того, как вы в пространстве выстраиваете какое-то действие, то у вас нет фильма. А сегодня кино такое, сел с одной стороны, сел с другой... Главное восьмерку не нарушить. И то, при сегодняшних цифровых возможностях, как мне сказал один режиссер, когда я ему сказал: «Ребята, вы тут ось пересекли», он мне сказал: «Да ладно, в компьютере развернем». В компьютере развернем, повернем, покрасим, все сделаем в компьютере. Но тогда не делайте кино, оставьте вы это в покое. В кино и в футболе в нашей стране разбираются все. И кому не лень обязательно должен в этом пальцем поковыряться.

Ника: Скажите, а за что и какие фильмы о войне остаются в нашей душе? Есть же еще тонкие такие материи как правда и правдивость, точное соблюдение деталей и вымышленный сюжет...

Юрий Александрович Богомолов: Я как раз на эту тему думал. В принципе, оставляют в душе и в истории след фильмы о войне, которые не о войне, они о чем-то ином. Когда война служит призмой, таким оптическим прибором, который обостряет наше восприятие тех или иных ситуаций. Разве «Летят журавли» - фильм собственно о войне? Там несколько сцен о войне. Это фильм о том, как эгоцентричный лирик, как ее внутренний мир расширяется. Мы его вначале видим маленьким, узеньким, журавлик, кораблики в небе, а затем, по мере того, как разворачивается это повествование, мы видим, как ее внутренний мир становится чем-то вроде вселенной, которая вмещает в себя собственную измену.

Ника: Понимаете, вот таких фильмов никогда не будет много.

Юрий Александрович Богомолов: Или «Белорусский вокзал», разве это фильм о войне? Это фильм о том, как людям войны очень трудно жить в мирное время, где жизнь усложнилась, отношения усложнились. Война, фронт все упрощал. А тут очень трудно быть не малодушным, неконсервативным и т.д. Эти люди себя снова находят.

Ника: Согласитесь, что это проблемы сценарно-авторские, а вот по режиссерам... Сложно снимать фильм о войне?

Михаил Калатозишвили: Понимаете, любое кино хорошее оно сужено до проблемы частной, человеческой судьбы или человеческой истории. И если кино получается, то эта человеческая история или человеческая судьба вырастает, это превращается в войну или в какую-то вселенскую любовь или некое событие, с которым это сопряжено, на фоне которого происходит эта частная жизнь.

Ника: То есть, получается, что у фильма «Освобождение» нет шансов встать на одну ступеньку с фильмом «Летят журавли»?

Михаил Калатозишвили: Нет шансов. Когда вы начинаете изначально творить некую глобальную историю, то вы обязательно выходите в заказ. Вы начинаете творить историю на экране. Не надо. Есть частная история, частная судьба. Она всегда трагична, драматична.

Юрий Александрович Богомолов: Одно дело - беллетризировать войну, как «Освобождение», а другое дело ее осмыслить.

Интернет-вопрос: Цвет ничто, главное - содержание. Современные фильмы не трогают душу, не волнуют сердце, а созданные в СССР захватывают полностью, заставляют переживать за героев фильма.

Ника: Понятие «соцзаказ», советские фильмы же тоже очень подцензурные, очень проверенные...

Мария Соловцова: Мы сейчас говорим о фильмах, которые создавались в 60-е годы в момент Оттепели людьми, которые прошли войну молодыми.

Ника: Маша, были 70-е, 80-е, 90-е годы и вот уже 10-е...

Мария Соловцова: Мы все время говорим о том, что человек и война интересны, не как танки поехали, а что за человек в танке, что он оставил дома... Человек в экстремальной ситуации. Мы сейчас совершили подмену. У нас такая экстремальная ситуация возникла, украсть миллион, сбежать, спрятаться - это экстремальная ситуация. Больше у нас человеческих отношений почему-то не рассматривается.

Ника: Меня все-таки власть факта интересует.

Интернет-вопрос: За праздничным столом еще раз обсудили с родителями-ветеранами войну в цвете, то есть, нашу сегодняшнюю тему. Не стану цитировать, хороших слов было немного. Потом стали показывать фильм «Исчезнувшие», за 15 минут минимум 3 ляпа. Казалось бы, это вопрос искусства или вопрос исторической точности?

Михаил Калатозишвили: Если вы допускаете ляп в материальном мире, в кино, ляп, который видит неискушенный зритель - дальше вы можете ему рассказывать любую историю, он к ней относится с недоверием. Даже не понимая этого, на подсознательном уровне он перестает доверять. Поэтому очень важен этот материальный мир.

Ника: А вам не кажется, что, чем моложе режиссер, тем он, не то что безответственнее, но у него...

Михаил Калатозишвили: Это вопрос не молодости, это вопрос разгильдяйства. Вообще. Режиссер - это занудная профессия. Если вы не зануда, если вы не выскабливаете каждый кадр, если у вас в кадре валяется окурок, а вы его не видите... Это часть вашего профессионализма и непрофессионализма. И нельзя быть режиссером, если вы на площадке не зануда. Я в восторг иногда прихожу от рассказов про то, как группа обожает режиссера, а потом этот режиссур рассказывает про то, что, когда он снимал, вся группа стонала и плакала. Но почему-то в зале, когда я сидел и смотрел со зрителями про то, как группа плакала вместе с обожаемым режиссером, ни один человек не плакал, а тихо похихикивали. И так часто бывает. Просто все это - вопрос профессии. И возраст тут... Понимаете, профессионалом либо становишься, либо нет. Другие вещи нарастают и опыт приходит, а есть вещи, которые либо сразу усвоили, либо их не усвоить уже никогда.

Мария Соловцова: Хочу сказать, что зрители увидят ляпы в современных фильмах, но в ляпы в старых черно-белых фильмах они не заметят.

Михаил Калатозишвили: Есть великая легенда про то, что был могучий советский кинематограф без ляпов, без всего... Не было такого. Там тоже было огромное количество фильмов с ляпами, с ошибками, бездарные фильмы, плохие фильмы про войну, когда вы понимаете, что, если эти немцы были такими идиотами, тогда почему мы столько времени с ними воевали, когда эти люди не умеют стрелять, не умеют воевать, ничего не умеют.

Ника: Вот есть «Небесный тихоход», есть «Проверка на дорогах», я такие крайности беру. Вот один фильм такой забавный, может, с ляпами, но достаточно простой. Второй очень сложный. Но народ будет смотреть простой и ему будет сложно объяснить, как здесь все выверено точно, прям досконально... Тоже не честно по отношению к режиссеру.

Юрий Александрович Богомолов: Знаете, все-таки «Небесный тихоход» был фильм в общем не про войну, это были таки валериановые капли после войны, когда надо было очухиваться. Он не претендует на какую бы то ни было достоверность. В структуре «Проверки на дорогах», как и во многих других фильмах, заложены другие задачи. Там была проверка на человечность, и в этом смысле было очень важно, чтобы было все достоверно. А в «Небесном тихоходе» не важно, так же, как и не важно в «Семнадцати мгновеньях весны». Сразу видно, что это условные ситуации и условные коллизии. Мы и смотрим как нечто условное. Смешно, когда кто-то выступает, что «мы, когда раскрасили этот фильм, хотели привлечь молодежь, чтобы она узнала историю». Ну, какую к черту историю здесь можно узнать?

Ника: Есть золотое слово «римейк». Михаил, вы работаете, делаете римейк фильма «А зори здесь тихие», так?

Михаил Калатозишвили: Мы не делаем римейк. Мы делаем еще одну экранизацию повести Бориса Васильева «А зори здесь тихие».

Ника: Зачем?

Михаил Калатозишвили: У нас есть по этому поводу свои соображения, свои идеи, мы ни коим образом не хотим сравнивать один фильм с другим. На мой взгляд, у нас несколько иная позиция на саму эту историю про то, как 5 молодых девочек идут в лес и остаются там навсегда, не совсем понятно что, защищая, какой рубеж они защищают. Вокруг леса, и этим немцам идти туда, куда они несут эту взрывчатку долго-долго. И, скорее всего, там, куда они придут, куда несут эту взрывчатку, там будут вооруженные мужчины, которые им будут противостоять.

Ника: Натурализма будет больше

Михаил Калатозишвили: Ничего, никакого натурализма там не будет. Это просто некое понимание в то время своего места, своего противостояния, когда эти девочки начинают воевать и погибают все. Я еще раз говорю, что это не римейк. Я хотел еще сказать про ляпы и, возвращаясь к этому, есть такой гениальный фильм «На последнем дыхании», который полон ляпов кинематографических, но они сделаны там настолько точно, что ты понимаешь, что это некий прием или это некая такая особенность. Дальше, американцы сделали римейк, где Ричард Гир играет эту роль, которую играл Бельмондо - это ужасающее кино. Оно гладкое, ровное, его провели под утюгом. Там нет никаких ляпов, все ровно, все правильно. Единственно, там парень - француз, а девочка - американка. В американском кино парень - американец, а эта стерва - француженка. Но кино ужасное.

Интернет-вопрос: Михаил, объясните, почему у вашего деда фамилия Калатозов?

Михаил Калатозишвили: У моего деда фамилия Калатозов, потому что он родился в 1903 году, он родился в Российской Империи, вот и все. Отец еще моего деда, который занимал какую-то там должность, он был Калатозов, потому что так было удобнее в российском делопроизводстве.

Ника: Но вам бы тоже в российском кинематографе с фамилией Калатозов?

Михаил Калатозишвили: Мне и так неплохо живется.

Интернет-мнение: Давайте перекрасим квадрат Малевича, темноват. А еще, давайте покрасим атлантов у Эрмитажа.

Звонок телезрителя: Богомолов сказал, что «Семнадцать мгновений весны» - это средненький фильм, и почему он культовый - он не знает. Мне 56 лет. С первого дня я каждый год его смотрю. Я перед Юрием Богомоловым преклоняюсь, у него прекрасные книги. Я смотрела, ждала только трех сцен, встречи, дама с лисой...

Ника: А я не видела, лиса-то получилась рыжая или чернобурка?

Ответ телезрителя: Дело в том, что я в этот момент дежурила, я не видела. Я о сцене встречи. Я всегда плакала.

Ника: А тут плакали?

Ответ телезрителя: А тут у меня еще раз слезы пошли, потому что это в глазах. Это была такая боль, такая жажда встречи!!!

Ника: Все равно, важно, что в глазах. А не какого цвета эти глаза. А реально ли у нас сегодня снять потрясающий фильм о войне? Я не знаю, может быть, кто-то покусится на то, чтобы снять черно-белый. Насколько вы оптимистичны, Юрий Александрович?

Юрий Александрович Богомолов: Если режиссер будет снимать фильм только о войне, попытаться ее воспроизвести или реконструировать - это будет мало кому интересно. И вообще, правда о войне - это проблема историков, историографов. А собственно осмысление войны - это вопрос художника. Следующее 65-летие войны, наверное, вызовет к жизни еще несколько фильмов о войне, и мы все ждем картину Никиты Михалкова «Утомленные солнцем-2». И если это будет просто реконструкция, то этот фильм будет практически никому не нужен. А если там будет заложено...

Ника: Пока всем интересно, как все эти герои выжили. Но это предыстория.

Юрий Александрович Богомолов: Ну, а из современных фильмов все-таки было что-то, тот же «Штрафбат», который мы видели несколько лет тому назад, картина младшего Германа «Последний поезд»... У младшего Германа был новый взгляд, это была другая война, чем у старшего Германа. Это была война, где у человека нет тыла.

Ника: Маша, я правильно понимаю, что ваш папа был фронтовым оператором?

Мария Соловцова: Ну, он был начальником фронтовой киногруппы Ленинградского фронта.

Ника: Профессиональный человек, снимавший то, что осталось нам в хронике. Он смотрел фильмы о войне?

Мария Соловцова: Конечно, он вообще был актером немого кино, поэтому его любое кино интересовало и до войны, и после войны.

Ника: Насколько его, человека, который снимает хронику, раздражало или устраивало в художественном фильме?

Мария Соловцова: Ни для кого не секрет, что многое в нашей хронике было подставным, снятым в других условиях. Поэтому, я думаю, что у документалистов нет такого снобизма - обсуждать работы игровиков. А что касается современного кино, оно появится, если появится личность, режиссер, который захочет через себя. Он, может быть, уже есть, он, может быть, думает только об этом, но что-то в его жизни перевернется, что он поймет, что он не сможет об этом не сказать. Если это будет в условиях, мне дали деньги - я снял фильм о кино, не будет фильмов о кино. Если появится такая личность, которая будет перемалывать через себя эту войну как свою, или историю человеческую, то будет кино о войне.

Михаил Калатозишвили: Поэтому соцзаказ - очень опасная вещь. Как правило, когда появляется соцзаказ, самые расторопные там и оказываются, но это не факт, что они самые талантливые. Всегда хватают подобные вещи люди, которые находятся на волне.

Ника: Вопрос на голосовании был: «Имеет ли право режиссер на собственную трактовку фактов о войне?». 68% зрителей считают, что нет. Им нужна хроника с хорошим комментарием.