«Саша Белый — это страшная энергетика»: Сергей Безруков о «Бригаде», Есенине и концепции всепрощения
12.10.2020, 18:09 Ольга Петровиченко
Ваш браузер не поддерживает HTML5 видео.
Фото, видео: ТАСС / Прокофьев Вячеслав; 5-tv.ru
Артист поведал о тонкостях актерского мастерства и рассказал о характере своих героев.
Сергей Безруков получил широкую известность после сериала «Бригада», где он сыграл бандита Сашу Белого. Телекартина имела небывалый успех и сегодня считается культовой. Однако Безруков не стал заложником образа криминального авторитета. После «Бригады» актер перевоплотился в сельского полицейского для телесериала «Участок», затем в пророка Иешуа в экранизации «Мастера и Маргариты» и Сергея Есенина в многосерийном фильме «Есенин».
— Школа-студия МХАТ — это твой выбор? Мастер Олег Табаков — это твой выбор?
— Это на самом деле совпадение, потому как я не готовился абсолютно и так совпало, что именно в 1990 году Олег Павлович Табаков набирал курс. Так совпало, что я, закончив одну школу, сразу же поступал и поступил к Олегу Павловичу Табакову. Я рад этому обстоятельству, потому что мы, как нас всегда обзывали, цыплята Табака, табачата. Это приятно, потому что это своеобразный знак качества. Если ты закончил курс Табакова, то к тебе уже изначально уважительно относились.
— Какие-нибудь сложности были при поступлении?
— Меня отец готовил, батя мой — Виталий Сергеевич Безруков. Он является моим первым учителем, основным. Олег Павлович Табаков — безусловно, бесспорно, но отец многое дал мне в этой жизни, многому научил, поскольку учить меня начал уже с восьми лет этой профессии. Поэтому я был счастлив, что отец не просто занимался воспитанием сына, дескать, встань сюда, подними ручку сюда и скажи вот так. Нет. Это было настоящее студийное воспитание, когда все было по-настоящему. В результате я поступил в школу-студию МХАТ и рад, что надежды мои сбылись и что, придя на конкурс, дальше я был зачислен.
— Весело было учиться во время занятий и между занятиями? Как вы жили?
— Главное не спиться, друзья мои. Вы не подумайте, я говорю про общую картину жизни общежитской и так далее.
— А ты был исключением счастливы и капли в рот не брал?
— Получается, что я поступил в 16 лет. Я был настолько юн и невинен, даже в буквальном смысле этого слова, что как-то это все прошло мимо. То ли воспитание такое, что я избежал таких компаний.
— Ты, как я понимаю, был девственником, в свои 16 лет, да? И не выпивал. Я вообще не понимаю, о чем с тобой разговаривать. Расскажи, все это в вузе уже произошло?
— Воспоминания, конечно, будоражат кровь, но Шекспир бы ответил так:
Люблю-люблю, но реже говорю об этом.
Люблю нежнее, но не для многих глаз.
Торгует чувством тот, кто перед светом
Всю душу выставляет напоказ.
(Уильям Шекспир, Сонет 102)
Поэтому я промолчу. Я не был общежитским, поэтому я всегда приезжал на квартиры чьи-то, не в общагу. Все эти застолья бурные, эти общежитские, тоже прошли мимо меня. Мне как-то было неинтересно, поэтому для моих сокурсников я всегда был своеобразной белой вороной.
— Откуда это расхожее мнение, я уже сегодня об этом немножко упомянул, что ты любимчик своего мастера Олега Табакова. Об этом многие говорят, опровергни это либо подтверди.
— Я не знаю, говорить тут о любимчиках, нелюбимчиках. Тут как сказать. Я учился хорошо. Я понимаю, что я сейчас говорю такую расхожую вещь, банальную. Дескать, за что любить-то меня было? Да я учился хорошо. Я единственный, кто закончил школу-студию МХАТ на нашем курсе с красным дипломом. Может, это противно для кого-то.
— Объясни, что такое учился хорошо и получил красный диплом в творческом вузе.
— Дело в том, что там очень много различных предметов и Олег Павлович всегда ратовал за то, что артист, тем более, если он столичный артист, да и просто у него такое мнение, что артист должен быть все-таки умным человеком и образованным. Просто это его убеждение. Многие с этим не соглашаются, говорят, что артисту необязательно быть умным. Он, в принципе, может прочесть за жизнь две-три книжки и при этом сыграть профессора.
Я не берусь говорить точно, но вот, допустим, Евгений Александрович Евстигнеев, гениальнейший русский актер, который не отличался особым рвением, допустим, к образованию. Но сыграть корнями своими волжскими профессора Преображенский, да так, что я верю, что это мировое светило, у которого энциклопедические знания. Ну, это профессор. Ну, вот Олег Павлович, наоборот, считал, что артист все равно должен знать, читать и быть образованным. Поэтому я по всем предметам старался знать, читать.
Марк Розовский
Режиссер— Сергей Безруков продемонстрировал мне высший класс профессионализма. Во-первых, он пришел на первую репетицию, он знал роль назубок. Во-вторых, он прекрасно знал мизансцены мысленно. То есть мне практически вот черной работой с ним не пришлось заниматься. Мне только, знаете, надо было с ним поговорить. Мы поговорили о роли и он сразу стал делать. Мгновенно. Он сыграл роль Моцарта, я бы сказал, по-моцартиански: легко и весело, но при этом и глубоко и, я бы сказал, интеллектуально. Вот это я очень высоко ценю, потому что сегодня очень много мнимых звезд. Сергей Безруков безусловно ни какая-то мнимость, а он мастер. Я не буду там говорить, как он там сыграл Есенина или Пушкина, но Моцарта он сыграл отменно.
— Это был 1997 год и ко мне подошел Олег Николаевич Ефремов, царство ему небесное. Подошел и сказал: «Сережа, Моцарта будешь играть ты». А спектакль уже не игрался, по-моему, целый год после того как Миша уволился из театра. Миша Ефремов, который играл до меня. Они, видать, там обсудили, посоветовались и, когда подходит Ефремов: «Мы с Леликом посоветовались. Спектакль будешь играть ты. Моцарта».
Ну, ощущение счастья, когда я мечтал об этой роли. Я мечтал, я за кулисами в тайне подглядывал за Мишкой, смотрел. И мизансцены, может быть, оттуда, потому что я знал роль практически наизусть. Слова не знал, но слова — это дело наживное. Я выучил буквально за ночь все монологи. Я практически все знал. Мне так хотелось сыграть Моцарта.
Это к тому, что порой можно мысли материализовать. Так что, думайте положительно всегда и во всем, отметайте слова плохие и злые. Все материализуется, поэтому, умоляю. Даже ваши желания и мечты. Вы высказываете их, говорите постоянно об этом. Не высказывайте огромного желания, потому что, если чего-то очень хочешь, обычно все отдаляется и отдаляется. Нет. Высказывайте об этом как об уже свершившемся факте.
— Хорошо, Олег Николаевич к тебе подошел, назначил тебя на роль Моцарта, а играл ты со своим бывшим мастером Олегом Табаковым. Что это такое: выйти со своим учителем на сцену? Как это было? Что это за ощущение?
— Это ощущение какого-то внутреннего кайфа, когда с полуслова понимаем друг друга, взаимные какие-то шутки. Я просто вижу взгляд Олега Павловича Табакова, я поймал себя на мысли, что Олег Павлович, порой этот взгляд его… И это даже откладывает отпечаток на вообще все происходящее на сцене, вообще на историю Моцарта и Сальери.
Моцарт и Сальери, который ненавидит Моцарта, и тем не менее он увлечен. Понимая его бесспорный талант, симпатизируя ему во всем, тем не менее убивая, любя.
— Та всенародная любовь и слава, которая пришла к тебе после фильма «Бригада». Скажи мне, как с твоей дотошностью и с твоим МХАТовским желанием войти в роль и впитать в себя эту роль. Какие для тебя были сложности и не было ли каких-то проблем?
— Ну, сложности были. Я еще раз скажу: я сниматься в «Бригаде 2» не буду. Если даже будет сниматься такой фильм, и там есть какие-то мысли по поводу съемок этого фильма, то в нем сниматься не буду. Меня не будет в этой картине.
Вот в кадре хотелось побыковать. Когда быть немножко не умным Крестным отцом, а немножко таким хамом.
— Откуда в тебе с воспитанием таким, с таким папой, желание побыковать, прости?
— Это впечатление времени, которое окружало меня. В те самые 90-е я учился в школе-студии МХАТ, но тогда, если ты помнишь те времена, это было не где-то, это было вокруг нас. Порой на улице, в кабаках, где угодно. Но не просто даже в кабаках, это выходило из кабаков. Огромное количество стрелок и разборок, они даже происходили абсолютно в открытую. Самое чудовищное, что это было в открытую. И за этим порой наблюдали.
Актер, ты же понимаешь, мы люди наблюдательные. Мы же всегда все цепляем как те самые губки, которые впитывают и потом в багажник себе складывают, чтобы потом где-то в какой-то роли это тебе пригодилось. Поэтому срабатывала какая-то такая память, и вдруг меня заносило где-то, в каких-то сценах, когда я вдруг… гротеск какой-то шел.
Вдруг начинал что-то такое, эдакое выдавать и режиссер Сережа Сидоров. Он просто останавливал этот момент и сказал: «Нет-нет-нет-нет. Ты понимаешь, ты играешь крестного отца, это мозг, это ум. Это человек, который берет энергетикой. Он не быкует, он те самые солдаты, которых ты показываешь. Ты сейчас показываешь неких солдат, которых ты, может быть, видел на улице. Потому что на разборки крестный отец порой не ездил, разборками занимались солдаты, бандюганы. Ты мне почему-то изображаешь этих ребят».
И ты сразу играешь не Александра Белова или Сашу Белого, как кому больше нравится. Сложно было курить из кадра в кадр, потому что я человек некурящий. Мне это было противно, погано. И вас всех призываю делать то же самое, друзья мои, потому что сейчас с куревом боремся все мы. В данном случае я в своих картинах вырезаю эту гадость. Во всех сценариях, где, допустим, предлагают: «Герой закурит». Я говорю: «Все замечательно, герой не закуривает». «Как так?». «Вот так. Тот же самый герой, тот же самый сценарий, те же самые слова, но герой не закуривает».
— Была ли у тебя возможность выбирать, сниматься ли в этой картине? Ты же прочитал сценарий и ты понимал, что это будет, понимал направление.
— Нет. Никто ничего не понимал. Какой успех будет и на сколько…
— Я не про успех, я про тему.
— Понимаешь, это как игра в войнушку. Мы все, особенно насмотревшись тех времен 90-х, ну хотели немножечко. Тем более фильм «Однажды в Америке», «Крестный отец». Хотелось в это чуть-чуть поиграть. Гангстерская сага, как это романтично.
Кожаное пальто, волосы назад. Что-то такое. Пистолеты, автоматы. Это абсолютно такое мальчишеское, пацанское отношение к действительности. Во что-то хочется поиграть, было абсолютное желание с такой бравадой поиграть вот таких крутых парней.
Аркадий Инин
Заслуженный деятель искусств РСФСР—Эта картина сделана талантливыми людьми и от этого она еще опаснее и страшнее. К таким картинам я отношу «Однажды в Америке», любимый фильм миллионов и «Крестный отец», тоже любимый фильм миллионов. Фильмы сделаны талантливейшими людьми, замечательными актерами. Но чем талантливее рассказывается о том, что бандиты и убийцы тоже люди, что их тоже мать родила, что у них тоже есть проблемы, дети, жены, своя правда. Чем ярче это все рассказывается, тем, на мой взгляд, это ужаснее. Это просто романтизация бандитизма.
— Доля правды, такой, довольно-таки весомой, в словах Аркаши есть. Конечно, Аркаш, ты прав абсолютно на 100%. Потому что в этом фильме не показаны паяльники, утюги на животах и на других частях тела, потому как пытали, уничтожали и отбирали эти самые баблосы, да, это все не показано.
Есть такой флер определенной романтики. Вот это не показано, что, наверно, и зря, но другое направление фильм имеет. Аркадий Инин прав, но мы играли действительно людей и уж, коли герои такие выбраны, ну не дали других героев. Я бы с удовольствием, допустим, чтобы тот самый фильм «Спецназ», который был, чтобы люди потом играли этих самых спецназовцев, но почему-то играют бандитов.
Так вот получилось. А замечательно было бы, если бы играли там, тоже четверка друзей хороших. Вот они, ребята, вот они, чеченская компания, а там Афган. Но вот они, вот они, нормальные ребята. Мужественные, такие же преданные, рядом. Но, видать, нашему зрителю надо иногда что-то такое остренькое, солененькое, чтобы даже через это почувствовать ту же самую дружбу, ту же самую любовь.
Я об этом рассказывал, но я его запомнил на всю жизнь. И вот оно мне дороже всего. Мнение, которое существует об этом фильме. Одна женщина поделилась с другой по поводу просмотренного фильма «Бригада». Она сказала: «Моему сынишке четыре года». Я могу ошибаться: три или четыре годика. Отца у них нет и мальчик четырехлетний смотрел «Бригаду», не отрываясь. Просто, не отрываясь, смотрел каждую серию. Она его спросила: «Чего тебе нравится-то?». Он показал на моего героя. «Тебе нравится вот этот вот дяденька? А чем он тебе нравится?».
И она смекнула про себя, поскольку там есть эпизоды, когда я своему сынишке там, Ваньке Белову, приношу большого льва, там, в тир. Ну, такой, отец, папа, который реальный, хороший, настоящий. Она подумала, что вот в этом направлении: «Тебе нравится, потому что этот дядя, он подарки дарит своему сыну?». А он подумал и сказал: «Нет. Потому что он бы меня никогда не бросил».
Вот это мнение было дорого. Даже мнение вот этого четырехлетнего мальчика. Мальчик, оказывается, не увидел всю эту перестрелку, бандитизм, автоматы, разборки. Он увидел вот то самое, настоящее, что есть: никогда бы не бросил.
— Вопрос не лично к тебе, а к создателям этого произведения: надо ли, настолько потакать зрителю в этом смысле? Хотя ради зрителей и работаем.
— Самое важное — не тиражировать потом в понравившемся всем амплуа. Вот если ты, сыгравший такую вот роль, дальше начинаешь продолжать быть бандитом, понимаешь, что вот это зритель воспринял, это жареное, остренькое, вкусненькое. А вот, дайка, я еще. Проходит? А я еще, а я еще, а я еще. Нет. Вот нужно иметь смелость в данном случае.
Я человек смелый, действительно. Я мало чего боюсь в этой жизни. Но смелость найти отказаться от полюбившегося амплуа… Кравцов в «Участке» — это эксперимент, который на самом деле был довольно-таки серьезный. Попытаться изменить себя и сыграть милиционера после того как вся страна обожает бандита Сашу Белого. Сыграть мента для тех, которые считают «Ну это же менты. Мента сыграть западло».
— Тем не менее я сказал: «Нет. Бандит, да, но он был человеком. В своих проявлениях в нем было очень много человеческого. А сейчас я сыграю мента». При всей вашей нелюбви порой к нашим правоохранительным органам, при всей ненависти к ментам сыграть мента и найти в нем человека при том, что изначально тебя уже ненавидят.
Когда я говорил, что я играю участкового милиционера, изначально было это: «Кого? Он какой у тебя?». Да, он кристально честный, положительный, он оперативник. Да, его зазвали в эту деревню, но он честный, кристально честный, убежденный законник. «Кого ты играешь? Ой, да ладно, сказка. Фу. Да ну перестань, да ну неправда». Тем не менее я это сделал, потому что я считаю, что люди есть везде. Верите, не верите — это ваше дело. На я пошел на это и постарался быть убедительным.
— Сережа, правда, что тебя назвали Сергеем в честь Есенина? Откуда такой культ этого поэта в семье?
— Да, это правда. Я думаю, это, скорее всего, от отца пошло. Я вообще могу сказать, что Есенин, наверно, для каждого свой. Кто-то почувствует таким же хулиганом, как и он. Кто-то почувствует такую же бесконечную нежность и свет, любовь к родине. Кто-то найдет боль страшную. С надрывом практически, в кровь, вдрызг несчастную, больную любовь. Когда измена, когда ревность, когда на разрыв аорты. Когда хочется кричать. Кто-то это найдет, кто-то болезненное состояние.
Кто-то найдет те самые пороки, которые были. Но что делать, куда деваться. В этом смысле из песни слов не выкинешь. Здесь тоже и пороки были и все было. Но самое главное, что, допустим, мне по душе, по нутру, это та самая не пафосная любовь к родине.
Он умел любить так родину, вот по-своему в своих стихах порой говорить так, что, может быть, кого-то шокировал, кто-то не понимал. Но говорить о ней настолько искренне, что вот это подкупает. Это мне ближе. При том, что характер, мне он не близок. Скандализм есенинский, который был, естественно, на потребу и в качестве определенной саморекламы — раз. И, плюс, как нарочно хлестнуть вам: «А вот не любите? А я хлестну вам. А вот не воспринимаете, а я нарочно».
Я нарочно иду нечесаным,
С головой, как керосиновая лампа, на плечах.
Ваших душ безлиственную осень
Мне нравится в потемках освещать.
Мне нравится, когда каменья брани
Летят в меня, как град рыгающей грозы,
Я только крепче жму тогда руками
Моих волос качнувшийся пузырь.
(Сергей Есенин, «Исповедь хулигана»)
— Как ты понимаешь, оправдываешь или ненавидишь в нем вот этот бесшабашный разгул, пьянства, драки опять-таки в сочетании с такой невероятной одаренностью поэтической.
— Это та самая боль, без которой невозможно было пройти в этом фильме. Дело в том, что боль — она действительно существует. Боль того, что на Руси огромное количество людей спивается, так это и сейчас страшная проблема про которую нужно не то, что говорить, орать надо просто всем вместе. Орать.
Буквально отъезжаешь от столицы, от Москвы, чуть-чуть в глубинку, спивается деревня. Уже нет практически села. Русь спивается. Это боль, ужас и страх. До чего мы можем дойти. Этот ужас и боль — это есть и в самом сериале, когда тебе порой неприятно. Ну где те люди, которые могут остановить. Рядом гений, который заливает глаза вином.
Чтобы не видеть лицо роковое, чтобы подумать хоть раз об ином.
(Сергей Есенин, «Снова пьют здесь, дерутся и плачут, 1922 год)
Это его боль, он заливал, потому что видел, что происходит с Россией. Но где те люди, которые остановили, которые бы удержали. «А мой удел — катиться дальше вниз». И помогали и катись. Когда есть его фраза: «За все за грехи мои тяжкие, друзья мои, бог нам всем судья». Потому что когда человек предстает перед богом, вот там он за все расплачивается.
Чтоб за все за грехи мои тяжкие,
За неверие в благодать
Положили меня в русской рубашке
Под иконами умирать.
(Сергей Есенин, «Мне осталась одна забава», 1924 год)
Каждая новая работа — это что-то открыть в себе. Для меня важно было что-то в себе самом поискать. Тем более, что были такие разные роли, противоречивые по энергетике. Саша Белый — это страшная энергетика. Она чувствовалась, она передалась через экран и мне было полтора года жить в этом довольно-таки сложно. Это не бравада, действительно было сложно находиться постоянно в чувстве агрессии. Это чувство преследовало и в жизни.
Я даже вне площадки был им. Это страшно, поверьте, это напряжение довольно-таки колоссальное. У тебя постоянно идет энергия агрессии на все абсолютно. Потому что ты сохраняешь ту самую энергию твоего персонажа.
Очень важно было, что после такого яркого, бесшабашного, ранимого, с надрывом таким страшным, душевным, есенинским стать Иешуа. Попытаться поверить и попытаться быть чище, чем я сам есть на самом деле. Быть лучше, чем я есть на самом деле. Мой герой — мой философ, говорить о нем «Сын Божий» — нет. Это философ, который считается сыном божьим. Это абсолютно реальный философ, у которого есть своя правда.
— Она настолько чистая и светлая, что поверить, что все люди добрые, когда Понтий Пилат провоцирует практически на каждого. Показывая и на Марка Крысобоя и на предателя Иуду. Это все добрые люди. Мы снимали эту сцену, а в этот момент в Беслане уничтожили, такое количество расстреляли, погибло такое количество детей. А мне играть вот эту сцену.
Я мысленно себе представил: а я способен сейчас в образе Иешуа Га-Ноцри оправдать террористов, которые стреляли в детей? Оно было испытанием для меня, потому что я должен был в это поверить. Герой такой: светлый и чистый, что он своей любовью всепоглощающей ко всем, считающий и убийц добрыми людьми, с которыми можно поговорить — они исправятся. Он готов исправлять, он готов дарить эту любовь. Вот это прежде всего мне важно.
— Ты нашел эти качества в себе?
— На тот момент — да. Я и прощал и много чего. Потому что зависти хватает в жизни. Зависти, злобы. Злобы очень много. Вот на тот момент действительно и прощал. И эту чистоту внутреннюю я пытаюсь возвращать. Сложно, могу сказать, на тот момент, да, было. Сейчас стремлюсь к этому, потому что много провокаций в жизни сейчас. Много всего. Я живой человек.
— Ты не был к этому готов? Ты родился в актерской семье.
— Актер — человек наивный. Я призываю всех: и студентов и начинающих актеров. Я понимаю, сложно, тем не менее надо постараться всеми фибрами души своей оставаться наивным. Да, могут плюнуть, могут ранить, могут задеть. Могут проникнуть и злобой вывести тебя из себя, буквально когда тебя колотит. За что такая злоба, люди, за что?
И тем не менее все равно оставаться открытыми. Все равно плюют, да. Постараться по возможности не отвечать. Да, удар на удар — есенинская позиция была. А принципиальная позиция актерская — ну да, а куда деваться? Ты правильно сказал. Изначально мы пришли, мы же знали, к чему идем, поэтому смириться с этим невозможно. Потому что мы люди, человеки.
Беседовал Андрей Ургант.
Это интервью было записано 6 сентября 2008 года.
Передача «Встречи на Моховой» впервые вышла в эфире «Пятого канала» в 2006 году. Съемки проходили на Моховой улице, в студии Учебного театра Санкт-Петербургской театральной академии. В эфире программы «Встречи на Моховой» ведущие Андрей Ургант и Ника Стрижак беседовали с артистами, режиссерами, писателями и певцами. За годы эфира в кресле гостя успели побывать Ольга Прокофьева, Татьяна Толстая, Леонид Якубович и многие другие. Интервью, записанные в рамках программы, не теряют актуальность даже спустя годы.