Андрей Демьяненко
Фото: Муханов Дмитрий Владимирович
Автор, который мог стать прототипом хохочущего смайлика и написал несколько серьезных книг о счастье.
Один из руководителей Литературно-Издательской Студии «Л. И. С.».
Вечно что-то затевает и мечтает, чтобы все были счастливы.
На Невском
Вырастаю из чёрного солнца брусчатки,
мне в висок Аполлон на квадриге мчится,
над теменем полощутся тучи стягами,
розовый стряхивая керамзит.
Я присматриваюсь к шару Земли Зингера –
в нем такой полыхает пожар,
что Адмиралтейство вытянуло рапиру
шашлыки корабля жарить.
Я такой же, как базальт под ногами –
чёрный и угловатый,
и только блики в глазах играют
от сердца миллионоватного.
Где ты, моя фехтовальщица?
Ты потянись клинком
слышишь, как небо в груди клацает
огненным языком.
У Финляндского
Девочка на площади уговаривает памятник.
За памятником фонтан музыкальный,
вокруг на скамеечках — горожане,
через дорогу вокзал песочный,
на фасаде — барельефы из прошлого,
на них матросы, солдаты, рабочие,
на квадратной башенке — часы,
чтобы не спутать прошлое с будущим,
в будущем барельефы будут лучше,
а над временем на шпиле звезда парит.
Девочка памятнику говорит:
«Ты смотришь не в ту сторону!
Там Нева, река — не более!
Дедушка Ленин, ничего личного,
но какой-то ты нелогичный.
Вокзал — там, поезда — там, и ехать нам — туда!
Куда смотришь? Показываешь куда?»
Девочка говорит, слов подбирает ключи.
Ленин сжал борт пиджака и почему-то молчит.
Красный фокус
На Финляндском вокзале
под шпилем застряли
два воздушных шарика
красных.
Они бились на ветру,
так даже сердца не бьются,
только чашки.
Шарики смеются,
всех встречают
алыми ртами,
выкрикивая свою привязанность.
В блёклом Петербурге
они выглядят инородно,
люди идут мимо хмуро,
у них праздники по расписанию,
а значит — не скоро.
А у меня сейчас праздник –
два сердца воздушных Мир раскрасили,
и это только начало,
я видел, как они здание вокзала приподняли
и показали под фундаментом островок зелёной травы.
На мгновение показали,
этот фокус они решили оставить до весны.
Уйти от непогоды
Переплываю Дворцовый мост.
Дождь идет.
Дождь
и в гриву, и в хвост.
Я и не думал, что он всесторонний –
отовсюду идти может.
И ветер дует со всех сторон,
выворачивает зонты, светофоры,
перебегая не по «зебрам» город.
Здесь огромное количество непогоды,
это определенно важно!
Почему в Петербурге музеев много
понять несложно –
непогоду лучше пережидать в Академии Художеств
или, скажем, в Эрмитаже.
Необыкновенно серьезное
Я сижу под деревом, под зонтиком
на детской площадке,
мою качельку не намочило дождиком, –
я ее с первыми каплями занял.
Мои чувства голые
носятся по лесенкам, перерывают песочек,
их лупит каплями-розгами,
но им приятно, — не больно.
«Взрослый дядька, а играет в детство!» –
заметит насупленная старушка.
Отвечу улыбкой многомерной:
«Не играю. Детство — это не игрушки».
Настенная беседа
На углу Коломенской и Свечного понял,
что Петербург недостроен –
только часть Че Гевары появилась на доме
и только голова Сальвадора Дали.
Но их разговоры полны.
Жители соседних домов
вытаскивают на лужайку стулья
и слушают громогласную тишину,
вдыхают мысли, которые Че курит,
видят крылья снов Сальвадора,
а потом обсуждают до оскомин
тонкости нарисованных командоров.
Голова Дали — основное,
что может случится с этим сюрреалистическим городом.
Город Петра — это голова
величайщего сюрреалиста,
я иду по Коломенской,
я ощущаю себя его мыслью.
Ограды Петрова града
Ремень из изящных оград
прошитый железным кружевом
укрощал Петроград, Ленинград,
теперь Петербург скручивает.
Решетки строкой вертикальной
расписывают города улицы,
будто молитва охранная
от пряжки ворот крутится.
Если строки вписать нормально,
в небо упрется молитвы лестница,
а по гербам можно подняться
в Санкт-Петербурга летопись.